В 1924 году в среднерусском селе произошло чудо — родилось новое искусство, своеобразное, не похожее ни на что, бывшее прежде, и в то же время, проникнутое тончайшей художественной традицией древнерусской живописи. Казалось, эта традиция потихоньку умерла, выродилась в примитивный шаблон деревенского богомаза, после того как основная линия развития искусства переместилась в светскую живопись. Но когда после революции ремесло этих богомазов оказалось, как будто ненужным, они нашли ему новое применение. Перейдя с дерева на папье-маше, заменив Богородицу «Пастушком» или «Битвой», мастера «Артели древней живописи» сумели отбросить шаблоны, возродить спящую традицию на неожиданной, новой основе.

В коллекции В. Я. Андреева, о которой мы сегодня рассказываем, — только ранний Палех, то, что уже стало историей. Вглядываясь в чуть потрескавшуюся и потускневшую поверхность первых шкатулок, расписанных основателями промысла, попадаешь в поэтический, музыкальный мир, построенный гармонично и ясно, законченный и очень строгий.

Шкатулка Палех

Сдержанные, точно сгармонированные краски, музыкальная ритмичность линий, нигде не раздробленная бытописательскими подробностями, оживляют, независимо от сюжета, мир древней культуры. Они требуют сосредоточенного внимания, вживания в этот мир, и потому при всей своей точнейшей согласованности с формой предмета, при всей нарядности могут быть отнесены не только к декоративным формам искусства.

Нежной музыкой свирели звучат хороводы И. Зубкова. Боттичеллевской певучестью линий и цвета поражает искусство Ивана Голикова, художника-поэта, органически сплавившего иконные и фольклорные традиции с собственным, очень индивидуальным, сказочно-праздничным ощущением мира. Его «Хоровод», с необычайной свободой охвативший широкое поле железного подноса (в 1924—25 годах палешане, еще не наладив своего производства, получали для росписи готовые шкатулки из Федоскина и подносы из Жостова), — настоящая жемчужина коллекции В. Я. Андреева. Пушкинским ощущением красочной, сказочной стихии дышит расписанная И. Голиковым шкатулка «Вниз по Матушке по Волге» (1924). В ней — как бы зерно его будущих композиций на пушкинские темы.

Иллюстрация — одна из основных линий развития искусства Палеха. Это естественно: в сущности, иллюстрацией, изобразительной интерпретацией литературного текста была в известной степени и икона. Но замена одних текстов другими здесь меньше всего могла быть механической. Вместе с церковными текстами уходили в прошлое все «прописи», все канонические, раз навсегда заданные композиции и образы. Художники получили творческую свободу, широкую возможность выражать на веками выработанном, утонченном художественном языке свое собственное отношение к меняющемуся и красочному миру. И первые же их попытки оказались художественным открытием.

Прошло сорок с лишним лет, и тончайшие кисти палешан успели оплести золотым узором едва ли не все лучшие произведения классической и советской литературы — начиная от близких их сердцу сказок Пушкина, до вещей, казалось бы, неожиданных для этого нарядного и условного искусства. Здесь было немало художественных открытий, были и неудачи — при встрече с образами, не вмещающимися в прекрасную, но ограниченную достаточно тесными рамками художественную манеру Палеха.

Шкатулка ПалехУже в ранней—1928 года—работе А. Котухина «Красноармейцы» иконные лики и позы юных витязей в буденновских шлемах явно спорят с той трезвой наблюдательностью, какую проявил мастер в передаче красноармейского снаряжения и палаточного лагеря. И это противоречие только углублялось в позднейших работах палехских мастеров. Так закономерные попытки расширить возможности своего искусства, вместить в него весь мир чувств и образов, волнующих современного человека, понемногу меняли изнутри палехское искусство, не затрагивая как будто его специфики, не отменяя ни золотистой узорчатости, ни чистоты цвета, ни условности рисунка.

И все же поэзия незаметно уступала место прозе, музыкальность — повествовательности. Композиции становились все более сложными, многослойными, пространственными, рисунок — более подробным и точным, цвет — более дробным и ярким. Шкатулку стали «читать», как книгу, — от угла к углу, от стенки к стенке, прослеживая сюжет, останавливаясь на подробностях. Подробности, впрочем, часто кажутся наивными — своеобразный эффект столкновения реальной современной тематики с декоративно-сказочными приемами ее трактовки. Это противоречие, видимо, неизбежно, но оно явно не на пользу Палеху. Прежней органичности поэтического восприятия мира не чувствуется в современных миниатюрах. Еще яснее это проявляется в стенных росписях, все более теряющих специфически палехское ощущение жизни, чтобы приблизиться к рядовым иллюстрациям детских книжек.

Так или иначе, прямое сравнение работ классиков палехского искусства с творчеством их сегодняшних продолжателей производит довольно грустное впечатление. Легко понять собирателя, отдающего всю свою любовь первым. Но нельзя при этом не задуматься о судьбе живого, сегодняшнего Палеха. Есть ли способ вернуть палехскому искусству прославившую его органическую поэтичность народного видения мира? Я не знаю. Во всяком случае, никакое подражание шедеврам раннего Палеха тут не поможет.

Ю. Герчук, журнал «Декоративное искусство СССР», 1969 г., № 10, с. 52.